В романе Мердок старость, при всем
ее физиологическом ужасе, позитивна, она есть залог анамнесиса, проникновения в
законы мироздания, глубины собственного сознания и скрытое эгоизмом страстей подлинное
содержание собственной жизни. Старость Бруно изображена не как бессмысленная, а
как элемент круговорота жизни, культурного цикла, а его смерть – как
«поглощенная», «принятая в качестве дара» со стороны Других, если использовать
слово Бодрийяра. Вполне возможно, что мысль Мердок о ценности старости
складывается как отклик на те явления, которые чуть позднее описал Бодрийяр. Но
если у него мы встречаем констатацию трагических процессов обессмысливания
старости, то у нее – моделирование ее ценностного облика.
Такая концепция связана и с собственной
философской позицией автора. В следующем году (после года издания романа о
Бруно) Мердок публикует эссе «Суверенность блага» (1970), в котором, в
частности, понимание человеком собственной конечности, особенно обостренное в
старости, связывает с добродетелью. В ее концепции старость естественным
образом оказывается сопряжена с добродетелью и любовью.
На момент начала 70-х гг. с их осознанием
дискриминации «третьего возраста» эта идея была очень актуальна. Размышляя об
обесценивании старости, семидесятые возлагали вину на «второй возраст». Впрочем,
сама Мердок избежала обвинений «второго возраста», отразив драматизм
взаимоотношений поколений и выявив их обоюдную вину. Сейчас, как
представляется, культура также сосредоточена на вопросах символической ценности
старости и, может быть, в несколько большей степени, на вопросах ее вины. Следует
признать, что презумпцию невиновности по возрасту и по причине срока давности
проступков старость сейчас потеряла. Поэтому современное серьезное искусство (в
отличие от массового) «третий возраст» рисует с позиции права нравственной
претензии или с позиции сочувственного признания его универсальной драмы,
впрочем, нередко сопрягая эти модальности.
Ольга Наумовна, а только ли по-платоновски можно трактовать символ сна в произведении Мердок? Нет ли здесь многочисленных философских наслоений? В том числе философских работ XVIII-XIX вв., рассматривающих жизнь как сон, а смерть как пробуждение (например, Гердера)?
ОтветитьУдалитьСветлана Анатольевна, прошу прощения за задержку с ответом. Благодарю Вас за вопрос. Мердок, конечно, ориентирована на платоновскую концепцию, о чем свидетельствуют ее творчество периода 70-х и философские высказывания (в частности, то эссе, которое я упоминаю). Поэтому я выбираю именно такую трактовку: сон – символ жизни в «пещере», пробуждение – символ выхода из «пещеры». Но я думаю, что платоновский вектор расшифровки этих символов вовсе не противоречит тем философемам, о которых Вы говорите. Но все-таки у Мердок акценты несколько иные: пробуждение не тождественно уходу, свершается не в момент смерти. Ему предшествует долгий рефлексивный процесс, выяснение вопроса «кто же я на самом деле» и платоновское припоминание сущностного. Поэтому пробуждение – это событие не смерти, а старости, по Мердок. Спасибо за вопрос, я об этом тоже размышляла.
УдалитьОльга Наумовна, спасибо за интересный доклад!
ОтветитьУдалитьСкажите, пожалуйста, можно говорить об очистительной силе смерти, смерти как очищении в данном случае? С какими еще литературными произведениями можно сравнить "Сон Бруно"?
Уважаемая Ирина, прощу прощения за задержку с ответом. Я думаю, что у Мердок очистительна не сама смерть, а переживание конечности жизни и чувство вины за то, что причинил боль другому и уже ничего исправить нельзя. Недаром Мердок связывает добродетель именно со старостью – с ее отказом от эгоизма. А вообще оппозиция чистоты/нечистоты, действительно, актуальна в романе. Все, что связано с умиранием тела, у Мердок осмысляется в метафорах грязи. Бруно живет в ужасно грязной комнате, все вокруг него тронуто тленом. А вот с духом его происходят прямо противоположное. В каких произведениях очистительный образ смерти, мне сложно сказать. Конечно, на ум сразу приходит религиозная литература с ее дуализмом жизни земной и жизни небесной. Конкретно сказать не могу. Нужно думать.
УдалитьБольшое спасибо за ответ!
УдалитьОльга Наумовна, большое спасибо за прекрасный доклад! И в частности, за упоминание «Olive Kitteridge», действительно, по-моему, знакового для темы старости. Он фиксирует сегодняшнее отношение к старости, которое Вы связываете с культурой последней трети ХХ века (еще и «Остаток дня» Исигуро можно вспомнить). Старость сегодня наделяется ценностью, поскольку она дает возможность личности состояться. Однако родившийся тогда эйджизм – не новость в культуре, он актуализирует одну из архетипических граней старости. Какие ему противостоят в той тенденции, которую Вы описали?
ОтветитьУдалитьУважаемая Илона Витаутасовна, прошу прощения за задержку с ответом. Благодарю Вас за вопрос. Да, я развернула доклад вокруг двух тенденций: обесценивание старости и, наоборот, утверждение ее культурной и личностной ценности. При этом я еще упомянула такую очевидную в современном искусстве тенденцию, как привлечение старости к ответу, ответственности, признанию вины. Из неупомянутой осталась тенденция, которую я бы назвала романтизацией, идеализацией, приукрашиванием старости, ее нравственного облика. Эта тенденция очевидно обнаруживается в современном массовом искусстве. Выразительный пример – повесть Андрея Таратухина «Карп отмороженный», по которой был снят одноименный фильм. Образ матери героя, на счету которой фактически две человеческие жизни (сына и его невесты), явно идеализирован, героиня освобождена автором от вины. Думаю, потому что повесть воспроизводит патриархальную модель родительско-детских отношений. Есть еще одна тенденция – демонизация старухи, о чем написала, например, Ирина Леонардовна Савкина в статье «Пиковая дама: женственность и старость в современной женской литературе».
ОтветитьУдалитьЭта линия - демонизации старости - очень выразительна в романе М. Елизарова "Библиотекарь".
УдалитьЗдравствуйте, Ольга Наумовна! С интересом изучила Ваш доклад, спасибо!
ОтветитьУдалитьВы писали о том, что "серьезное современное искусство, фиксируя физическую немощь старости, нередко акцентирует значительность события ее переживания и «символическую признанность» уходящего". Что, по Бодрийяру, в культуре постмодерна смерть, как и старость, это события, «лишенные смысла».
На мой взгляд, в XXI веке - веке прогрессивном, по-своему революционном - отношение к старости стало существенно меняться (например, во многих странах Европы условный выход на пенсию сейчас - это начало нового этапа жизни, когда появляется время на себя, на свои увлечения, на путешествия и т.п.). Как Вы думаете, это изменение в отношении к старости как-либо отобразится в литературе второй половины XXI? Может быть, уже созданы произведения (не только литературы, но и кинематографа), где старость представлена в положительном ключе, где она вновь обрела ценность?
Добрый день! Я с Вами согласна: думаю, что нам следует ожидать от искусства образа деятельной, энергичной старости. такой образ очевидно есть в массовом кинематографе. Например, отечественный сериал "Бабушки в бегах". В серьезном искусстве деятельностность старости, как мне кажется, в первую очередь связана с энергией мысли, творчества, самопознания. Уверена, что кроме "Оливии Киттеридж", которую я упоминаю, можно было бы привести и другие примеры.
ОтветитьУдалитьЕще вспомнила фильм "На девятом небе". Когда муж упрекает свою 70-летнюю жену за роман с другим стариком ("Кака тебе не стыдно в твоем-то возрасте!"), она отвечает: "А причем тут возраст?".
УдалитьЭтот комментарий был удален администратором блога.
ОтветитьУдалить