среда, 8 апреля 2020 г.

Я.Д. Чечнёв «Мгновенный старик» в романе Константина Вагинова «Гарпагониана" (К вопросу о "возвращенной молодости"...)


Действие «Гарпагонианы» происходит в конце первой пятилетки. Пушкинская метафора из «Подражания Корану», употребленная в названии доклада, с наибольшей полнотой аттестует одного из главных героев «Гарпагонианы» — Локонова, который узнает о своей неожиданной «старости» от пьяного собутыльника Анфертьева: «Старик вы, вот что, <…> из юноши прямо в старики угодили. Вся жизнь вам кажется ошибкой. Так ведь перед смертью чувствуют». Такой приговор произносит тридцатипятилетнему Локонову «пожилой оборванец» Анфертьев.
Перспектива будущего возвращения молодости оказывается закрытой для Локонова, поскольку, не имея ни прошлого, ни настоящего нельзя составить какой-либо прогноз на грядущее. Локонов оказывается персонажем-пустышкой, «механическим гражданином», существование которого, лишенное какой бы то ни было подоплеки, буквально механистично: мотивы ушедшей молодости и покупки сновидений повторяются практически в каждой сцене с участием персонажа, бытие которого наполнено переживанием по поводу утраченного «сна юности» и желания избавиться от этих мыслей. Локонов обречен на гибель, что и происходит в финале романа.

14 комментариев:

  1. Любопытно было бы соотнести "бунт старости" и "зависть старости", о которой написано в романе Олеши (собственно, "зависть старости" - это его формула). Оба варианта противопоставлены "возвращению молодости". Но существует ли какая-то третья стратегия старости в эпоху "великого строительства"?

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Добрый день!
      Спасибо большое за Ваш вопрос!

      ОЧЕНЬ любопытно было бы соотнести бунт и зависть старости, спасибо за наводку!
      Что касается Вашего вопроса, то, мне думается, что существует третья стратегия старости — дать старикам надежду и мирную трудовую жизнь через самих стариков. Она описана в забытой абсолютно повести Н. С. Тихонова "Анофелес" (1930), упомянутой в моем докладе. Главный герой этой повести, старик Кучин, признает свое несовпадение с эпохой, но это его не тяготит, так как у него есть утопический проект — вывести всех стариков города N (не назван в повести) в лес и там организовать фаланстер, мед производить, огороды сажать и т. п., т. е. жить себе тихо вдали от этой буйной молодости, которая страну и город его, Кучина, захватила и какие-то мероприятия ОСОАВИАХИМа проводит по биохимической обороне и стариков ни во что не ставит. К сожалению, детали спасения стариков не описываются Тихоновым. Только мысли Кучина, который хочет так спрятать стариков в лесу, чтобы их вообще не нашли. Это довольно любопытный текст. Им я хочу заняться при дальнейшей разработке темы старости в эпоху социалистической реконструкции.

      С уважением,
      Яков Чечнёв
      ya.d.chechnev@yandex.ru

      Удалить
    2. Идея скрыться общиной в лесу - она такая старообрядческая по сути.

      Удалить
    3. Спасибо за ответ! Вообще, наверное, в русской фантастике рубежа 20-30-х годов какие-то подобные утопии еще отыщутся. Мне еще, помимо "бунта старости", вспомнилась трансформация образа старого ученого в фантастической прозе этого периода - когда старик (не всегда эта категория строго соотнесена с возрастом) предстает не столько чудаком, сколько бунтарем, а изобретение - и есть самое яркое проявление бунта. Но это, конечно, за рамки сюжета очень интересного доклада уже выходит

      Удалить
    4. Сергей Викторович, мессианская риторика в духе "чаша страданий переполнена" и т. п. присутствует в размышлениях старика Кучина из тихоновского "Анофелеса", но сам он больше сравнивает себя с гамельнским крысоловом, который уводит в мечтаниях своих стариков (тех же детей, условно говоря) в неизвестность. И еще метафора зеленого фонаря, который дорогу освещать будет... Мне сразу, как и в случае с крысоловом, Цветаева вспоминается и Мандельштам ("О, если бы поднять фонарь на длинной палке..." из стихотворения "Кому зима — арак и пунш голубоглазый..."). Но это я уже в сторону ушел...

      С уважением,
      Яков Чечнёв

      Удалить
    5. Александр Юрьевич, на фантастическую прозу прицельно я не смотрел. Но вот именно "перековку" старого ученого интересно бы было посмотреть... В 1920-е это еще были личности, старые спецы, а в 1930-е — уже материал, субстанция, та же "История одной перековки" Зощенко.

      С уважением,
      Яков Чечнёв

      Удалить
  2. Здравствуйте! Спасибо за интересный доклад. Я бы хотела задать вопрос: можно ли говорить о Локонове, как о персонаже, который олицетворяет мнение целого поколения, и, соответственно, предположить, что отношение автора к Локонову выражает отношение к настроениям и рассуждениям поколения людей того времени?

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Добрый день!
      Спасибо за вопрос!

      Насчет целого поколения трудно сказать наверняка, но вот определенной социальной прослойки — вполне. Вагинов же, если можно так выразиться, певец "распада" мира петербургской интеллигенции предреволюционного периода. В дебютном своем романе ("Козлиной песни") писатель показал (в "ирои-комическом" ключе) горечь умирания прежнего мира и социального расслоения людей его круга (кто-то переходит в стан новой власти, как Тептёлкин, а кто-то, как неизвестный поэт, умирает вместе с другими погибающими). Но надо учесть, что распадалось не какое-то поколение, а, условно говоря, вековой уклад жизни интеллигентов-питеряков, которым приходилось перестраиваться, подстраиваться, насильно менять себя и т. п. В этом смысле Локонов из "Гарпагонианы" — это такая проекция "механического гражданина" (по Горькому), который уже не интеллигент, но еще не бандюга, как торгующий кокаином Мировой из того же текста. Кто он, во что он превратился под прессом властной руки? Такой вопрос, наверно, ставит перед нами Вагинов. Я пытаюсь ответить на этот вопрос в статье, которую готовлю сейчас к публикации. Надеюсь, хоть что-то мне удастся точнее сформулировать.

      С уважением,
      Яков Чечнёв
      ya.d.chechnev@yandex.ru

      Удалить
  3. Александр Юрьевич, на фантастическую прозу прицельно я не смотрел. Но вот именно "перековку" старого ученого интересно бы было посмотреть... В 1920-е это еще были личности, старые спецы, а в 1930-е — уже материал, субстанция, та же "История одной перековки" Зощенко.

    С уважением,
    Яков Чечнёв

    ОтветитьУдалить
  4. Здравствуйте! Спасибо за Ваш доклад! Очень интересно подмечено, что персонаж терпит поражение "как в прошлом (от которого отказывается), так и в настоящем (где он бессилен)", потому что предвзято относится к своей жизни и судьбе. Поэтому он ничего уже не может изменить и смиряется с тем, что его молодость нельзя вернуть (несмотря на то, ему всего лишь тридцать пять лет).

    ОтветитьУдалить
  5. Здравствуйте, спасибо за очень интересный доклад! Как вы считаете, для чего введен этот «механический гражданин", какую показательную цель он выполняет? Спасибо!

    ОтветитьУдалить
  6. Спасибо за замечательный доклад! Скажите, пожалуйста, почему попытка компенсировать неудачи в альтернативном мире становятся безрезультатной? Что этому предшествовало?

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Добрый день! Спасибо большое за Ваш вопрос. Под альтернативным миром я в данном случае подразумеваю мир сновидений, виртуальное пространство. Локонов пытался отвлечься от своих проблем посредством снов, погружением в иные реальности. Но возможности видеть сны он лишен. С этого начинается "Гарпагониана": Локонов лежит на кровати и думает, снился ему сон или нет, а после начинает приписывать себе сновидение, как он едет мимо Публичной библиотеки и видит самого себя на улице. Приписывание себе снов — это одна из стратегий персонажа, другая — это покупка записанных сновидений. Локонов знакомится с Анфертьевым, тоже колоритным персонажем романа, который специально для него (Локонова) записывает на улицах сны разной тематики (любовной, приключенческой и т. п.). Таким образом, как Вы понимаете, вырисовывается картина довольно фантастическая: персонаж, лишенный возможности видеть сны, пытается компенсировать потерю этой функции тем, что выдумывает свои сны и "напитывается" чужими рассказами о снах, то есть, попроту говоря, читает новеллы, которые приносит ему Анфертьев. Эт занятие, однако, не приносит ему удовлетворения, поскольку он чувствует его фикциональность. От этого альтернативный мир становится для него чужим и, следовательно, закрытым. Об этом я писал подробно в статье "О снах нового типа".

      С уважением,
      Яков Чечнёв

      Удалить
  7. Добрый день! Спасибо большое за вопрос. Вагинов в записке внутреннему рецензенту Издательства писателей в Ленинграде М. Э. Козакову отчасти дает ответ на этот вопрос. Этот "механический гражданин" выведен для того, чтобы показать музеальность некоторых жителей Лениграда, мимо которых прошла революция. Но если в 1920-е гг. эта черта психологии петербуржцев была их визитной карточкой как носителей и охранителей культуры (о чем Вагинов рефлексировал тоже), то в 1930-е музеальность стала балластом, который мешает жить. Это коллизию, наверно, писатель хотел показать: мучение петербуржца-ленинградца от превращения в музейный экспонат. С другой стороны, если вспомнить про замечательную строчку того же Вагинова из цикла "Петербургские ночи" — "Перевернул глаза и осмотрелся..." — то Локонов это такая проекция отчасти своего, отчасти людей круга писателя на положение человека, которому, извините, "до фонаря" на эту революцию, так как есть вещи более интересные, искусство, например. Но трагедия Локонова в том, что он перестал слышать "красоту слов".

    С уважением,
    Яков Чечнёв

    ОтветитьУдалить